|
|
|
Коряки — крупнейший из коренных жителей Камчатки. Когда-то их территории простирались от северной части полуострова и прилегающего материка до границ современного Хабаровского края, но приход эвенов вынудил коряков отступить на север, а столкновения с русскими колонизаторами сократили их население на более половины. Сегодня численность коряков составляет чуть менее 8 тысяч, из них 6,6 тысячи проживает в Корякском автономном округе Камчатского края. Небольшие общины сохранились также в Северо-Эвенкийском районе Магаданской области и Чукотском автономном округе.
Этнографы выделяют две группы этнически объединенных коряков. Тундровые коряки-кочевники или чавчувены (от чавчива — «оленеводы») живут во внутренних районах и на материке Камчатки. Оседлые прибрежные коряки или нымыланы (от нымылг ын — «житель деревни») живут на северо-западном и северо-восточном побережьях полуострова Камчатка и традиционно промышляют рыболовством и охотой на морского зверя. Этноним «коряк» в свою очередь восходит к корякскому слову х(к)ора — олень и, вероятно, был заимствован русскими от юкагов.
Представления коряков о человеческой душе и смерти
Хотя вопросы духовной культуры и погребальной обрядности коряков и сегодня остаются малоизученными, имеющиеся исследования этнографов XIX и XX вв позволяют восстановить отдельные фрагменты их традиционных представлений о смерти и образе загробного мира. Но прежде чем перейти к их оценке, необходимо подчеркнуть сходство этих мотивов с верованиями и обрядами других народов северо-восточной Евразии и Заполярья: чукчей, кереков, ительменов и эскимосов.
Смерть в представлении коряков не была естественным процессом и объяснялась нападением злых духов — калау. Испуганная душа калау покинула тело и через время отправилась к высшим духам. Болезнь также могла вытеснить душу из тела, и чем сильнее болезнь, тем дальше она удалялась от мира живых. Шаманы якобы могли его вернуть.
В то же время существовало характерное для народов Сибири и Дальнего Востока представление о духовной множественности, согласно которому в одном человеке жили две души: душа-дыхание и душа-тень. Первый отправился на небеса, а второй спустился в подземный мир, населенный тенями и первыми предками людей (Пенинелау).
Погребальный костер открывал путь на тот свет, а его ворота охраняли собаки. Они нападали на любого, кто плохо относился к собакам при жизни, но их можно было задобрить рыбой или рыбьими костями, которые перед сожжением помещали в рукава покойника. В загробной жизни люди воссоединялись со своими близкими и продолжали жить своей обычной жизнью. Мертвые заботились о живых, посылая им на охоту животных, а живые посылали им дары, сжигая их вместе с мертвецами. Однако умершие могли также наказать своих потомков, если те чем-то их разозлили, и наслать на них калау.
Наступление смерти и предпохоронные обряды
Коряки заботой и вниманием окружили умирающих. Пока он мог есть, ему давали лучшую еду в доме, если же он сильно страдал, его переворачивали на левый бок, чтобы он мог быстрее умереть. В старину у коряков был обычай убивать старейшин, но в начале 20 века эта традиция была полностью отменена. Человек считался мертвым, как только прекращалось дыхание. Сразу после этого один из родственников покойного обошел жителей слободы, чтобы сообщить им о наступившей смерти, со словами «Расставить силки!» — чтобы отогнать душу умершего от жилища, необходимо было положить рядом с порогом плитку или травинку как символическую ловушку для умершего. Когда эмиссар вернулся, тело переложили на кровать и накрыли меховым одеялом.
|
|
|
Также было принято у чавчувенов оповещать соседей о смерти. По мере обхода посланником ближайших стойбищ с жилых помещений (иоронги) жилища (яранги) снимали оленьи шкуры до тех пор, пока в них не заворачивали покойника и покойника.
Перед похоронами усопшего одевали в особую богато украшенную погребальную одежду (гагагли). Он был сшит из белых шкур молодых оленей и украшен затейливой вышивкой. Этот наряд готовился корякскими женщинами заранее, но работа над ним не должна была заканчиваться слишком рано, иначе человек может вскоре умереть. Как только смерть пришла в дом, женщины принялись шить, а мужчины сели за карты, чтобы развлечь покойника. Карточные игры, безусловно, были заимствованы у русских; вероятно, до этого были и другие способы развлекательного времяпрепровождения. Эта традиция была связана с тем, что пока умерший находился в доме, он оставался членом семьи и с ним нужно было обращаться соответственно.
Перед тем, как вынести усопшего из дома, его родственники и друзья совершали особые обряды «подсаживания» и «перехода». Две женщины, изображающие воронов (или сорок) — вестников преисподней, связывали талию и руки усопшего пучками трав. Затем собрание вокруг него пошло по часовой стрелке. Каждый из них на несколько секунд садился на грудь покойника и вкушал особое ритуальное блюдо и запивал его чаем. Некоторые садились по два и по три раза, по словам этнографов, за отсутствовавших на похоронах. После этого сородичи, продолжая двигаться по кругу, должны были перешагнуть через тело покойника, при этом самки вороны били его рукой по ногам степпера, имитируя воронье карканье. Таким образом, присутствующие удерживали душу умершего, чтобы попрощаться с ним и в последний раз разделить с ним пищу.
Траурная процессия и похороны
Традиционно коряки сжигали своих умерших, но небольшое количество общин приняло другие способы захоронения: коряки, не сумев собрать достаточно дров для погребального костра, топили тела в море. У соседствующих с чукчами коряков было обычным делом скармливать мертвых собакам.
Тело выносили из дома ногами вперед, опускали на нарты и привязывали к ним специальными ремнями — коряки считали, что при смерти труп не теряет способности двигаться и может атаковать живых. Нымылан запрягает собак в нарты, Чавчувен запрягает оленей. Затем умершего отвозили к месту будущего погребального костра. Как правило, в каждой деревне было свое место для кремации, но кочевники отправлялись в ближайшее место, где можно было собрать достаточное количество кирок и веток для костра. По прибытии жертвенных животных убивали. Мясо северного оленя варили и ели, а его рога складывали в костры — они символизировали стада оленей, которые вместе с умершим отправятся на тот свет. Вместе с ними был положен погребальный инвентарь, подарки для родственников, недавно покинувших этот мир, а также рыбьи кости для мертвых собак, охраняющих королевство.
Умершего клали на деревянную кровать. Коряки-оленеводы перед тем, как разжечь костер, разрезали живот умершего, чтобы установить причину его смерти, а затем затыкали рану тряпками. Верили, что это защитит ребенка, к которому впоследствии перейдет душа человека, покинувшего этот мир. Некоторые этнографы утверждают, что подобные обычаи существовали и среди оседлых групп коряков, но это трудно проверить из-за отсутствия полевых отчетов.
Когда на покойнике сгорала одежда, распорядитель похорон втыкал в тело длинный шест и говорил: «Это жала преисподней, которые рубят». По представлениям коряков именно акулы оповестят душу о том, что она прибыла в загробный мир. После того, как пламя начало угасать, вокруг костра были разбросаны трава и ветки, изображая густой лес, окружавший Аид. Как только церемония закончилась, распорядитель обошел костер справа налево, а затем в обратном направлении. По пути домой через дорогу была проведена линия, показывающая реку между подземным миром и миром живых, и они перепрыгнули через нее. Все эти ритуалы были направлены на то, чтобы не дать мертвым следовать за живыми и наслать на них беду. Истоки этих верований определить сложно, так как у коряков не было представления о том, что душа умершего может превратиться в калау. Однако такие мотивы присутствуют в мифологии чукчей и, вероятно, могли быть заимствованы у них.
На следующий день после сожжения родственники покойного вернулись к месту пожара, собрали кости и остатки сгоревшего тела в кучу и заложили камнями. Соорудив такой холмик, садились рядом и заваривали чай, в память об умершем. На «могилу» попытались снова наведаться через год. С христианством пришел обычай проводить поминки сразу после похорон, а затем праздновать 9-й и 40-й день после кремации.
|
|
|
